Шороха не замечали. Так было всегда, и это его устраивало. Да, он обменялся рассеянными, незаинтересованными, едва ли вежливыми взглядами с другими учениками. Каждый справлялся с утром по-своему и делал это каждый день; Шорох потянулся всем телом, царапая сырую от растопленными чужими лапами снега землю, с наслаждением зевнул во всю пасть. Ночной сон почему-то вечно отбивал у него аппетит, но на свежем воздухе засосало в желудке. С его места, крайнего, укрытого тенью непривычно голых ежевичных кустов, вид на поляну был уныл, несмотря на некоторое оживление в лагере; юный кот пошарил взглядом среди взрослых, деловитых соплеменников, однако его наставницы среди них не было. Возможно, ушла в патруль? Шорох хорошо понимал - не во все воинские обязанности можно впутывать оруженосца, и не каждый патруль - хорошая возможность для обучения. В такое время...
  Его накрыло предчувствием чего-то страшного, так что шерсть вдоль позвоночника встала дыбом. Это неизвестность, - сказал себе Шорох. - Неизвестность всегда пугает. И ещё - холод. Как выяснилось, мне не нравится холод...
  Проще всего было бы согреться и отвлечься, заняв себя. У Шороха были инструкции на случай отсутствия мастера - уход за старейшинами, охота в знакомых, сравнительно безопасных местах, наконец, целителям всегда нужны лишние лапы. Он аккуратно, почти брезгливо стряхнул капли с лап, зная, что скоро шерсть опять набухнет от влаги, потом напряг все мускулы, прогоняя мурашки и проверяя: я жив, здоров, молод и полон сил. Этого достаточно, чтобы по крайней мере старикам было, что есть и где отдохнуть. Шорох любил стариков и готов был ради них отложить свои измышления на неопределённый срок - недолгий, потому что они всегда возвращались.
  Он успел проведать палатку старейшин, поздороваться и порасспросить их о самочувствии после проведённой ночи, прежде чем услышал своё имя и выглянул наружу, подозревая, что его поймали на ничегонеделаньи. Так, наверное, и было, но, осознав, что к нему обратилась предводительница со вполне определённым указанием, Шорох быстро извинился и поспешил за Звёздным Ветром. Проверка? Проверка - не состязание. Проверку он выдержит, даже неожиданную.

Шорох наклонил голову, выражая одновременно почтение и готовность приступать к заданию; внимание его, однако, было сосредоточено на лесном шуме: недружелюбный посвист метущей позёмки, натужный скрип стволов и то близкий, свирепый вой, то далёкий, невнятный лепет ветра. Это - его поле охоты. Мимоходом Шорох удивился, как легко оказалось выкинуть из головы и других учеников, и наблюдающую предводительницу; выслеживание дичи было не только привычной, но и полезной, а потому любимой среди его ежедневных обязанностей. Не желая мешать Кургану и Соечке и также чтобы не отвлекаться на них, Шорох неторопливо пошёл в обход платана, припоминая всё, что он знал об этом месте.
  А знал он много. В сезон Голых Деревьев все чешуйчатые и перепончатые впадают в спячку, а грызуны забиваются в норы, поэтому имело смысл сразу нацелиться на птиц. Но это если у тебя есть весь день или хотя бы целая охотничья смена, чтобы ждать удачи. Шороху же нужен был быстрый результат - и это вызвало смутную досаду, напомнив о проверке. К счастью, обгоревший платан не зря был традиционным местом для обучения младших оруженосцев азам охоты. В его мощных, местами арками выходящих из земли корнях всегда ютилось несколько мышиных семейств, и почти вся поляна была изрыта невидимыми подземными ходами. Следующее полезное знание - мыши чутко слышат приближающиеся шаги. Шорох издалека шёл медленно, большим полукругом и могло показаться, что он ленится или относится к заданию не слишком серьёзно. Напротив - ученик предусмотрительно слился с тем самым шумом, в который так напряжённо вслушивался. Он переступал мягко и неритмично, чтобы его шаги казались случайным поскрипыванием снега.
  Вот хорошее место. Платан закрыл Шороха от Соечки и наоборот, а Курган давно выскользнул из поля зрения старшего. В этих корнях - юный кот знал наверняка - есть старая нора. Есть ли там кто? Он остановился и склонил голову почти до самой земли, повернул навострённые уши. От поверхности ему в морду пахнуло морозом, и одновременно Шорох заметил цепочку едва видных следов, ведущую от того корня, к которому он присматривался, к соседнему.
  Как же он раньше не увидел? Зачем подошёл так близко? На короткое мгновение сердце кота упало, когда ему показалось, что он мог уже спугнуть возможную жертву. В следующий миг Шорох вернулся в спокойное, сосредоточенное состояние; для охотника всё потеряно, когда он перестаёт себя контролировать. Хладнокровие ученика тут же было вознаграждено: из-под соседнего корня показалась тускло-коричневая шёрстка. Маленькая, худенькая мышка и кот заметили друг друга одновременно, и первая в панике метнулась к норе.
  Шорох более не медлил и прыгнул наперерез.

Шорох увидел лисицу за секунду до атаки. Всё произошло быстро и страшно, гротескно: он смотрел, как беспомощно билась уже умиравшая предводительница - предположительно, опытнейшая в племени? - как вздувались кровавые пузыри над разорванным горлом, а его мысли, не успевающие за происходящим, всё вертелись вокруг предстоящего спарринга с Курганом. Проиграть? Постараться вовсю? Звёздный Ветер уже была мертва, а ученик ещё ощущал отголоски радости от того, что его не поставили в пару с Соечкой.
  Затем - его накрыл ужас. Не тот, от которого хочется выть и бежать, не оглядываясь. Шороха словно сковало; он чувствовал, что силы покинули его и в голове осталась только одна, не оформленная в слова мысль: он всегда был прав. Его в глаза и за глаза считали мнительным. Кому-то казалось это забавным, кому-то - он отстранённо увидел, как кровь, смешанная с жаркой слюной, капнула с оскаленной пасти, - жалким, а кто-то смотрел на него свысока, а теперь лежит окончательно, безнадёжно мёртвый.
  Надо бежать, подумал он. Лес хорошо знаком ему, возможно, удастся оторваться и запутать следы. Но куда бежать? Не в лагерь, отчётливо понял кот. Нельзя. Привести врага в самое сердце племени, где кормящие матери, слепые котята и старики, - нет, как бы Шорох ни боялся смерти, уж и правда лучше погибнуть. К тому же, если все трое бросятся наутёк и кому-то одному не повезёт... Разве Шорох сможет выдержать груз вины за то, что оставил друга, почти родственника позади?

  Забегая вперёд - он смог бы. Но лихорадочное теоретизирование привело оруженосца в чувство. Если он и мог быть чем-то полезен - так это своим ясным умом. Теперь Шорох боялся, и боялся отчаянно, но не стоял столбом, примёрзший к месту. Его шерсть встала дыбом, но, стоило лисе едва ли хищно податься вперёд, юноша метнулся вбок, заслонив собой младшую ученицу.
  - Чем скорее ты окажешься в лагере, тем больше у нас шансов на победу, - поддержал он Кургана. Его голос подрагивал, но интонация была собранная, как на обычной тренировке. О, кто бы знал, сколько усилий уходило у Шороха на это спокойствие! Но ему было необходимо оставаться хладнокровным, иначе им - двум не закончившим обучение юнцам - неизбежно настал бы конец.
  Оруженосец коротко огляделся, чтобы быть уверенным, что прикрывает отход Соечки. Затем пригнулся, готовый ускользнуть из-под прямой атаки.

  - Нам надо продержаться до прихода подмоги, - сообщил он и так очевидное, пытаясь напомнить невольному напарнику не лезть лисе в пасть - буквально. Не будучи уверен, что до того дошло, он добавил: - Постарайся не умереть, Курган.

Его голову потянуло вперёд; Шорох крепче сжал челюсти и почувствовал, как рвётся лисье ухо. Пытаясь удержаться за спину противника, он не удержал добычу, выпустил, и тут же понял, что отвлечение сработало успешнее некуда: к нему поворачивалась страшная, зловонная морда. Шорох отклонился, спасая голову, но его реакции даже близко не хватило; плечо пронзила боль, и слёзы брызнули из глаз. Кот вслепую махнул здоровой лапой, однако всё, чего он добился, это помешал себе же сгруппироваться, когда лисица с силой отшвырнула его от себя.
  Он ударился боком о корень платана, и из него вырвался жалкий, полный боли крик. Вид крупного влажного пятна крови на собственной светлой шерсти и рёбра, ставшие вдруг невыносимо тесными, разом отняли у него все силы. Тем не менее, ученик со стоном перевалился на живот, защищая уязвимые места, и инстинктивно вжался в образованную корнем и почвой ложбинку. В висках непрерывно стучало, перед глазами стояла пелена, и ясности ума как не бывало. Всё, что Шорох понимал сейчас, - это что ему больно и что он в опасности ещё большей, чем был за секунды до этого.
  Он успел сморгнуть слёзы и даже решить, что надо уворачиваться, но со своей раной ему пришлось бы потратить на простейший манёвр столько времени, что лисице его хватило бы на завтрак из двух котов. Я беспомощен, - понял Шорох. Одно глупое ранение - и я выведен из боя. Хищница приближалась быстро; оруженосец уже мог слышать её хрип, а сил отскочить в сторону не было, каждый вдох давался через тупую, сильную боль от удара. Похоже было, что Шорох больше ничего не мог сделать, даже со своим стратегическим умом. Где-то на задворках сознания пробежало успокоительное: в этой позиции ты загнан в угол, но также наполовину защищён. Лисице было бы так просто сломать ему хребет, однако для этого ей придётся встретиться с полным арсеналом зубов и когтей.
  Нет ничего опаснее зверя на пороге смерти. Это было единственной ужасающе ясной мыслью для Шороха - я тот самый, кому нечего терять. Он приподнялся навстречу лисе, приняв стойку, далёкую от хоть сколько-нибудь правильной. Его морду исказили одновременно гримаса отчаяния и злобный оскал, шерсть вдоль всего позвоночника встала дыбом. Шорох прижал уши к голове и зашипел, а затем полоснул когтями перед собой, никуда толком не целясь и чувствуя, что выдержит свой вес не более, чем три... две...

Слёзы принесли облегчение. Плечо болело нещадно, рану словно жгло, но Шорох уже понимал, что это не опасно, если удастся избежать заражения. Будет шрам, напоминающий о битве с лисой во времена ученичества. Событие, почти тянущее на подвиг... если бы не смерть предводительницы и травма Черешни. Сколько бы раз Шорох ни прогонял в голове все свои действия, убеждая себя, что действовал верно, старался защитить других оруженосцев, ощущение того, что этого было недостаточно, не проходило. После того, как всё кончилось, итог походил на некий рок. Сам серый, по жизни танцуя на грани мнительности и трусости, просто следуя тому, чему его учили, вдруг занял так не подходящее ему место героя дня только за то, что был ранен. Звёздный Ветер погибла в считанные секунды, вместе со всеми своими планами, амбициями, мечтами. Черешня пострадала сильнее всех из выживших - видимо, за то, что испытывала привязанность к своему ученику. Неясыть же практически в одиночку справилась с тем, чего Курган и Шорох не смогли добиться общими усилиями; и всё благодаря ощущению уверенности и силы, исходящему от неё. Всё это выглядит канвой из случайностей, по которой вышита судьба каждого из них... Кто решает, каким будет узор?
  Всё это сложно, а липкий комок паутины закрывает рану, и Соечка смотрит взволнованно, и Шорох чувствует, что всё действительно закончилось. Он улыбается подруге, и глаза его блестят. Что ж, пожалуй, они действительно храбро сражались.
  Подвывания лисицы, в начале боя острием ходившие по нервам, в конце доносятся как будто издалека, из какого-то плотного облака избирательного внимания. Шорох отмечает момент перелома в пользу котов, поворачивается к Неясыти, но не может заставить себя сфокусировать на ней взгляд; тот всё время прикован к раненой Черешне. Оруженосец слышит имя наставницы из уст чёрной воительницы и кидает на неё благодарный взгляд, оставшийся, впрочем, незамеченным. Надо возвращаться в лагерь и как можно быстрее получить помощь целителей. То ли повинуясь указаниям Неясыти, то ли уже машинально, объединённые общей бедой, словно сблизившиеся после событий этого утра, Соечка и Курган поддерживают Шороха, помогают ему стоять. Тому почти неловко, как неловко ощущать себя храбрецом, и ужасно непривычно, но он молчит и только старается поменьше смотреть в сторону Черешни, чтобы не затруднять движение. Курган что-то топорщит усы; Шорох поворачивает к нему голову, неправильно поняв его недовольство, но чёрно-белый уже принял своё всегдашнее выражение, по которому Шорох не может судить. Однако глянув на товарища, он вдруг вспоминает, как сильно устал, и больше не думает ни о чём до самого лагеря.

----------------> Главная поляна

[indent] Один из младших оруженосцев утром шутливо наскочил на Шороха, заявив, что тот так и не вырос и всё ещё помещается на своей подстилке - может, мол, ему и вовсе навсегда остаться в ученической палатке? Серый в ответ только усмехнулся рассеянно и посоветовал мелкому меньше жрать, а то к Испытанию может и в барсучью нору не пролезть. Чуть-чуть смешно: когда Шороха посвящали в оруженосцы, у этого ещё глаза не открылись. Но кто сейчас обращает на такие вещи внимание? Те, кто хотят поставить себя выше во что бы то ни стало. Приплетут всё, не то что возраст, - многолунные традиции, предков и их места обитания, кровь и её так называемую чистоту.
[indent] Шорох плохо спал в последнее время. Ему снился хвойный лес с уходящими в пугающую бесконечность стволами, казавшийся родным когда-то давно, поколения назад. И бессознательное, необоримое желание бежать, прятаться. Шорох думал, что Сумрачный Лес преследует его, но почему-то до сих не пор не догнал, не свернул шею, как глупой куропатке, а меж тем наступили Юные Листья. В конце концов, похоже, это были всего лишь кошмары, навеянные болью в заживающей ране, в тянущихся сухожилиях. С этим можно было жить; а ещё - Шорох подозревал, что каждые Голые Деревья будут тяжким временем, когда у тебя едва хватает сил порадоваться, что сдюжил сам, не вспоминая о других.
[indent] Он вылез из палатки и тут же шмыгнул в тень ежевичного куста, где с наслаждением потянулся, как делал уже седьмую луну. Плечо, на котором теперь среди светлой шерсти прятался безволосый, всё ещё яркий шрам, приятно заныло. За время, которое потребовалось на восстановление, Шорох успел затосковать без нагрузок, и когда Всполох наконец разрешил тренировки, пришлось многое навёрстывать, но ученик чувствовал в себе неиссякаемый энтузиазм. Хорошо было снова крепко стоять на лапах. Черешня так и не оправилась - Шорох хотел на это надеяться, очень хотел, но не мог, - а Неясыть была... своеобразной наставницей. Суровой, по меньшей мере. Обычно покладистому оруженосцу пришлось нелегко, и дело было даже не в том, что глашатая ни капли не жалела травмированного "героя племени" (слава была ой какой преходящей, Шорох сам шутил на этот счёт). Напротив, серый со временем научился ценить её подход: Неясыть требовала от него всего, на что он был способен, ещё столько же сверху, и никогда не церемонилась. Шорох не сказал бы, что за эту луну с небольшим узнал больше, чем если бы его наставницей по-прежнему была Черешня, но он знал, что быстрым восстановлением и возвращением в нестройные ряды племенных воинов целиком обязан мастерству целителя и тренировкам чёрной кошки. Совсем другой разговор был касательно убеждений глашатой. Но это был, похоже, бич всего племени, и чем дольше Шороха донимали кошмары, тем раздражительнее он становился. Друзьями они с Неясытью точно не стали. И не станут никогда. После первых четырёх дней обучения у неё серый всерьёз думал сослаться на ранение и как-нибудь дотянуть до двенадцати лун, по возможности не встречаясь и не разговаривая с наставницей. Но притерпелся. Научился внимательно слушать только тогда, когда обучение касалось его навыков, и не встревать в разговоры о власти, о предках, о крови, об этом несчастном котёнке, которому перемывали кости все, кто открывал рот. Выяснилось, что воспитывать Шороха поздновато. Каким его видит Неясыть, оруженосец примерно представлял и не принимал близко к сердцу. Что ждёт племя с такой глашатой? По крайней мере, она держала воинов в лапах и отлично справлялась со своими обязанностями. Не то чтобы с Норкой в качестве предводительницы произошли резкие перемены.
[indent] Впрочем, это всё не более чем размышления. Для чего-то другого Шорох чувствовал себя слишком обессиленным и неопределившимся. Наконец, подходило время его Испытания. Уже было решено, что Шорох будет проходить его вместе с другими учениками, среди которых были Соечка и Курган. Это грело сердце и заставляло серого отложить сложные этические вопросы на неопределённый срок. В конце концов, кто он? Всего лишь безмозглый оруженосец с пчёлами в голове.
[indent] Неясыть разговаривала с Соловьём. На глазах Шороха к воителям подошёл Всполох, и оруженосец направился в сторону этой группы, когда заметил входящую в лагерь Норку. Из вежливости подождав, пока та присоединится к обсуждающим насущные вопросы котам, серый подошёл последним и поприветствовал воинов, как полагается младшему. Теперь его дело было маленьким - слушать команду Неясыти и выполнять.

[indent] Оглядываясь назад, Шелест с удивительной ясностью вспомнит все детали этих напряжённых мгновений, все многочисленные слова Неясыти, свой собственный сперва ледяной страх - что если действительно убьёт? вспорет глотку на глазах всего племени? на какой-то миг он поддаётся панике, и перед взором начинают мелькать вечные сосны Сумрачного Леса; но затем рассудок берёт верх. Не смерть - пощёчина, Шелест едва успевает повернуть голову, и всё равно хлёсткий удар заставляет его присесть на задние лапы. На губах мелькает рассеянная, даже мечтательная улыбка, совершенно ненормальная для шелестова положения; он всем духом перенёсся на границу и уже бежит, спасаясь не столько от гнева племени, сколько от жгучей боли где-то в глубине черепа, какого-то жуткого проклятия. Унижение заставляет Шелеста повторить себе: я был готов, но он всё равно почему-то представляет себе глаза Шум и Осоеда, устремлённые на него, хотя вообразить их выражение оказывается непосильной задачей.
[indent] Кот опускает подбородок, больше не высказываясь. Им с Бересклетом - но как звучит! "им с Бересклетом!" - никогда не было под силу остановить переворот. Они просто отрезали себе путь к отступлению, сделав шаг к пугающей неизвестности и - свободе, что бы это ни означало. Шелест обкатывает в уме речь Неясыти. Позже он подумает, что глашатая была неумна. Вся её речь была слабо построена, а торжество революционеров в этот день обеспечили Мрак, проявивший большую осмотрительность, и вековая жестокость племени Теней, вдруг взыгравшая в этом поколении. Сейчас Шелест кривится от мысли, что Неясыть навсегда останется его бывшей временной наставницей. Он не может узнать наверняка, но верит, что с расстояния всю сцену наблюдала и Черешня. Гордится ли она им? Жалеет о том, на что Шелест обрёк себя? И то, и то.
[indent] На языке горечь, идущая словно бы изнутри, и голова немного кружится, как от обилия свежего воздуха, но Шелест всё ещё думает и видит чётко, когда в конфликт вмешивается Соловей. Серый вскидывается изумлённо; чувствует благодарность - за все прошедшие луны - и вину - за то, что даже не вспомнил о воине, принимая свои (возможно, поспешные) решения. В следующие несколько слов всё кончается; слишком быстро. Шелест озирается с видом лёгкого удивления, но встречается взглядом с Бересклетом, кивает другу и чувствует себя увереннее. Где бы он был, комок шерсти, без поддержки? Где теперь они оба, два комка светлой, ещё юношески мягкой шерсти?
[indent] Мрак уже отдаёт приказы. Его распоряжение относительно Шелеста звучит достаточно удобно, чтобы не возражать вслух: главным назначен Соловей. Мимо ступает Сойка. Серый замечает резкость в её движениях и возвращённый ему взгляд; прояви она равнодушие, и кот ушёл бы, не оглянувшись, но она даёт ему повод переложить камень со своей души на чужую. Малодушно? О да. Шелест догоняет Сойку, прежде чем Соловей принимает или не принимает возложенную на него обязанность.
[indent] - Я буду вечером у ручья. Приходи, если хочешь поговорить, - негромко, но не скрываясь говорит Шелест. Для Сойки, наверное, лучше бы не находиться рядом с ним. Репутация-шмопутация, Шелест чувствует спокойную уверенность, потому что теперь его проблемы и чувства станут обузой для Сойки и облегчением для него.
[indent] Может быть, так ей будет сложнее отвернуться от него. Может быть, наоборот.
[indent] Во всяком случае, Шелест возвращается, подходя к Соловью. Есть ещё нерешённые вопросы, и в случае с Соловьём - серый благодарен за то, что его он может спросить напрямую. Мрака можно даже слегка пожалеть: интриги так утомляют. Группа выдвигается из лагеря в напряжённом, красноречивом молчании и двигается до боли знакомым путём.
[indent] Сколько ещё раз ему доведётся здесь пройти?
[indent] - Ты веришь в то, что они говорили? - из ниоткуда начинает Шелест, догнав старшего охотника. Впрочем, подобный разговор нельзя считать неожиданностью, правда? Взгляд серого настойчив; Соловей - один из очень и очень немногих, чьё мнение Шелест хотел бы узнать. Не то чтобы оно повлияло на его будущее, впрочем. - В какую часть из этого, ты думаешь, они верят сами?
[indent] Беззаконие беззаконием, а семья семьёй. Шелест с трудом может представить себе положение Соловья. Его собственная семья, пожалуй, и рада, что их узы распались задолго до событий сегодняшнего собрания. "Что ты собираешься делать? Ты поддержишь Неясыть, даже если это будет означать ещё больше нелепостей, больше гонений и, наверняка, больше крови?" Шелест не спросит такого. Он хочет услышать, что его уважение к чёрному воину всё ещё чего-то стоит, хочет уйти, не чувствуя презрения к родному племени.