- Боюсь, я один не унесу нужное количество фонарей, - вспомнил Кармэл буквально перед самым отправлением в царство пыли и тьмы. Он был спокоен и умиротворён. Предстоящая вылазка не пугала его - Роуэл не боялся темноты, несмотря на предчувствия, терзавшие в той или иной степени всех детей приюта. Были вещи, о которых редко говорили вслух, но знали все. Кармэл верил, что не попадёт в ловушку неупокоенных душ, а тревоги полностью скрадывались удовлетворением, которое мальчик испытывал: ему нечем было заняться, а напарничек, отосланный помогать с проводкой для рождественских огней, а последнее время повадился играть на его нервах. Отсутствие раздражителя и наличие общественно полезного, довольно интересного и морально несложного занятия грели душу Кармэла. Наконец-то он начал ощущать эту "праздничную атмосферу", о которой говорили многие дети. Всё-таки, право слово, никто не умеет так радоваться мелочам жизни, с таким размахом и такой душой отмечать ежегодный праздник, как обитатели приюта. Да, и стоит ли говорить, что Рождество занимало особое место в жизни Кармэла? Каждый год он с замиранием сердца ожидал чуда... И каждый год с успехом убеждал себя, что чудо произошло. Разве не чудо, не милость Божья, что он по-прежнему живёт и здравствует, пользуется добротой других и шансом на искупление? Каждый год он горячо, искренне благодарит за это Бога, уже научившись не обращать внимания на внутреннего ребёнка, требующего шалостей, подарков и сладкого.
- Действительно, - воспитатель, чей лоб был перечёркнут морщинкой множественных забот, посмотрел на мальчика. - Ладно, подожди, сейчас найдём тебе помощника.
Кармэл почти неслышно отошёл к краю гостиной и занял стул у окна. Под занавесками валялся бумажный кусочек. Роуэл опасно наклонился вбок, не опираясь ни на что, и поднял мусор. Это оказался обрывок чьего-то паршивого рисунка: на том, что уцелело, можно было разглядеть карандашный набросок непропорциональных человеческих фигурок; в каком действии они были изображены, Кармэл понять не смог. Обратная сторона обрывка была пуста. Мальчик пошарил под стулом и на подоконнике в бессознательной попытке найти какую-нибудь письменную принадлежность. Вероятность успеха была мала, но Мэлу повезло: он неожиданно в самом деле нащупал измусоленный огрызок простого карандаша. Со смесью некоторого недоумения и изумления Роуэл покрутил находку в пальцах, потом приложил бумажку к подоконнику и накорябал:
"Фонари едва горят
Только для плохих ребят".
В первую минуту после Кармэл даже не смог разобрать, что написал, так мало было мест на листочке, так плох карандаш и так убог прыгающий угловатый почерк. А когда мальчик прочитал, то рассердился на себя и своё бессознательное. Он вовсе не хотел писать что-то подобное. У него слишком хорошее настроение для этого.
- Кармэл! Подойди, пожалуйста.
Роуэл соскочил со стула и, проходя мимо камина, кинул обрывок в огонь. Пламя выпустило сноп жадных искр и пожрало бумажку в считанные секунды, на миг заморозив кровь в жилах мальчика (как бы странно это ни звучало). А ведь этот каминный огонь казался таким ручным. Мэл поспешил к воспитателю.
И тут он понял, про кого было то двустишие.
- Вот, лишняя пара рук. Давайте, сегодня вечером фонари должны быть уже готовы.
Кармэл улыбнулся так открыто и чистосердечно, как будто ему в лицо только что выплеснули кислоту. Честное слово, лучше бы сделал две, три ходки в подвал в одиночку или со своим напарником-техником, чем с Джеком Уоллесом. Только выражение такого же "полного восторга" на лице неприятеля на секунду удержали Мэла от того, чтобы отказаться от помощи. А потом стало поздно - воспитатель и его морщинка ушли, все в хлопотах.
Память услужливо представила Кармэлу список прегрешений Джека лично против него. Можно было бы обойтись и без этого - мальчик и так ненавидел ровесника по определению, вкладывая в эту эмоцию почти всю душу. Сколько они уже были знакомы, столько и бесили друг друга. Глубоко внутри Мэл жалел, что Уоллес пока ни разу не стал последней каплей, послужившей бы нужным катализатором. Этой заразе всё время везло, но Кармэл знал - если у него опять не получится себя сдержать (хотя, конечно, лучше бы такого больше не происходило), рано или поздно он найдёт Джека и заставит его исповедоваться по полной программе.
- Не делай такое лицо, - преувеличенно бодро сказал Кармэл, не имея целью взбесить "помощника", а пытаясь настроить самого себя на более положительный лад. - Это дело пойдёт тебе на пользу. Нам обоим, - исправился он, надеясь, что так оно и будет.

Одно "клац". Нет, Джек же не может всерьёз надеяться уйти? Ещё два "клац" - Кармэл выходит в коридор и ловит взгляд прохожей девочки. Кажется, она улыбнулась ему краешком рта, и Роуэл выпадает в ступор на миг, пока не вспоминает, что они незнакомы. Это объясняет неожиданную приветливость; мальчик успокаивается и делает это ровно к тому моменту, как Уоллес оборачивается к нему. "Ты странный, Уоллес", - хочет сказать Кармэл. - "Если не хочешь видеть меня - брал бы фору, ты удрал бы от меня... я не стал бы за тобой гнаться. Кому ты нужен. Других при мне не трогай и сам на глаза не попадайся. Но нет же, нет, ты готов провести полдня в подвале с тем, кого ненавидишь, и всё ради возможности немного поупражняться в злословии. Да, ты странный, Уоллес".
Сверхчувствительный, как экран нового продукта "Apple", Мэл может среагировать на что угодно, жест, слова, интонацию, завестись с полпинка. Но упорно лезть во все стычки, провоцируя их, создавая их буквально из ничего, постоянно и непрерывно, - этого бы Кармэл не стал делать, даже будучи атеистом. Можно сказать, первый раунд за ним - Джек начал выходить из себя и ёрничать раньше, в то время как Роуэл всё ещё сохранял спокойствие. Беда была только в том, что в эту игру Кармэл играл один, сам с собой. И точно знал, кто проиграет.
Они встают нос к носу - Мэл вдруг замечает, что он порядочно уступает Джеку в росте. И это парадоксальным образом придаёт ему силы, не той, которая нужна, чтобы принимать поступающие вызовы, а той, которая нужна, чтобы удерживать себя в рамках, нарисованных вокруг на песке. Кармэл так старается, чтобы построить на этом "чертеже" что-нибудь хоть сколь-нибудь значимое. Он не позволит очередной волне ярости смыть хлипкие намётки будущего забора - или что бы это ни было.
Уоллес открывает рот, и Мэл заранее знает, что сейчас произойдёт. Понимает по полному ледяной ненависти взгляду - забавно, глаза тёмные-тёмные, а Кармэл думал, что лёд белый. Он ещё не знает, но вскоре этот парадокс повторится зеркально. Начинается нечто, что можно с пафосом назвать противостоянием. Вот только обоих парней тошнит от неуместного пафоса.
Роуэл не успевает перебить. Он мог бы сказать, торжествуя и праздную свою маленькую победу над собой - пока что самоконтроль держит оборону: "Потому что мне нужно принести фонарей к Рождеству. Знаешь, дети, особенно младшие, любят фонари". Он мог бы сказать: "Ты сам придумываешь для меня мотивы, которые устраивают твою жажду злобы. Очнись". Он мог бы сказать, зная, что это будет открытая насмешка: "Не сквернословь, каждый раз, когда хочется выругаться, говори - хвала Господу". Но он не успевает, потому что Джек переходит границу до официального объявления войны.
Это удар под дых, и он вызывает даже не раздражение, а жгущую, поднимающуюся из груди и подкатывающую к лицу обиду. Кармэла прозвали Фанатиком за то, что он назовёт своего сына (если у него когда-нибудь будет сын) именем Джастис. За то, что он молится вслух и сводит к Божьей милости всё происходящее в этих стенах и снаружи. Почему люди не называют фанатиками тех, кто только и делает, что рисует, или тех, кто живёт мечтами о каких-то родственниках за океаном? Почему вечно прикапываются к тому, что для него главное? Почему никто не может представить, что за этой верой есть собственный пережитый кошмар?
"Ты нарываешься, сукин..." - думает Кармэл, но обрывает мысль. И так ясно, что там в конце, ни к чему накручивать себя. Это чертовски обидно, что насмехаться над верой так просто. Но что действительно бесит - так это то, что именно Уоллес считает себя вправе это делать.
Вот и обратная ситуация - глаза Роуэла скорее светлые, но они горят огнём. То ли священным, то ли тем самым пламенем личного ада мальчика. "Тебя там не было", - думает он. - "Тебя там не было". Эти слова повторяются в его начинающем полыхать мозгу, как припев с заевшей грампластинки. Они удерживают самоконтроль Кармэла на плаву - пока что ему ещё даже не обязательно уговаривать себя вслух.
Джеку приходится немного наклониться, и Мэл не отшатывается, хотя его обдаёт запахом, от которого зубы заводят знакомую песню - пока ещё слишком тихую, чтобы сам Роуэл её услышал. Уоллес переходит одну черту за другой, он с мерзкой трещиной на лице вместо человеческого рта стирает песочную границу. Но Кармэл держится. Кармэл думает об испытаниях и наградах.
- Лучше быть фальшивкой, - он прекрасно понимает, на что намекает Джек. Они оба это знают, - чем пустой скорлупой. У меня есть хоть какой-то повод надеяться на спасение.
Спасение, ха. Ничего не значащие буквы, сложенные в случайном порядке, вот что это для Уоллеса. Кармэл отстраняется, чтобы вернуть себе грубо нарушенное личное пространство и взглянуть в глаза неприятелю. Мэл точно знает, что Джек нарвётся. Но искренне надеется, что не в этот раз.
- Кто ты думаешь, ты такой, чтобы спрашивать меня о моей вере? Что ты сделаешь с ответами - подотрёшься? Не сомневаюсь, - Роуэл качает головой, не отводя взгляда. Он ненавидит это существо, но старается трансформировать свою ненависть и - что это, презрение? - в искреннюю жалость. - Ты говоришь мне, чтобы я отстал, но сам лезешь с завидным упрямством, пытаешься что-то увидеть, что-то понять, но... - Кармэл плотно сжимает губы, чувствуя, как покалывающее оледенение начинает ползти по рукам. Ему становится страшно, но его мимика и так исчерпывает себя. - Ты не сможешь. - Он не объясняет; он хочет оставить это так. - Направь свою энергию в другое место.
Обида, раздражение, гнев. Мэл пока способен усмирить последние два, а с обидой как-нибудь уживётся. И всё же мысленно добавляет: "...а то прямо из жопы прёт".

Кармэл почувствовал сырой сквозняк, скользнувший по коже, ещё до того, как его взгляд сфокусировался на дверном проёме, слегка похожем на врата в Чистилище. Почему именно в Чистилище? Потому что из Ада должны вырываться языки пламени, а мгла в подвале казалась абсолютно непроглядной. Роуэлу уже приходилось иметь дело с, так скажем, "нижним приютом", но особенно глубокого знакомства мальчик до сих пор избегал. Он заходил сюда всего пару раз, оба раза со старшими, которые использовали его в качестве носильщика. Мэл и не возражал. Один из "эксплуататоров" сломал себе руку, так что, даже если бы Кармэл и был в обиде, кармическая месть уже свершилась. Да, здесь снова нужна шутка про имя. Каждый раз - как в первый.
Чем ближе двое подходили к двери, тем холоднее становилось. Сквозняк (какой сквозняк, идиот? откуда, интересно, может идти воздух там, внизу?) забрался под свободную клетчатую рубашку, но Кармэл даже не поёжился - он почувствовал внутреннюю гармонию с этим ощущением, а кожу защитила майка. Уоллес остановился перед самым проходом, а ведь Мэл успел даже почти забыть о нём. Ну нет, ладно, это преувеличение, но "напарник" по крайней мере не беспокоил мальчика, пока они шли. Роуэл был слишком занят самоедством, к счастью, уже прекратившемся. В конце концов, у него было дело. Это дело требовало определённой концентрации.
Джеков рывок не был такой уж неожиданностью. Мэл, конечно, не готовился к нему заранее, но среагировать успел - во многом, благодаря рефлексам, которые были живы в его теле с доприютских времён. Пальцы легко и мгновенно соскользнули с чужой руки; Кармэл разжал их, словно не он несколько минут назад не мог справиться с этим простым движением. Со стороны могло показаться (и наверняка показалось любому свидетелю), что мальчик оступился перед первой ступенькой и шагнул вниз как-то слишком опасно наклонившись, почти упав. Роуэл, воспользовавшись импульсом от Уоллеса, оттолкнулся ногой и позволил себе лететь доли секунды. Затем, преодолев три узкие ступеньки, он затормозил носком на четвёртой - самой опасной. Та дрогнула, но устояла, а Кармэл, выровнявшись в пространстве, снова оттолкнулся и соскочил с лестницы вниз, приземлившись, как будто всю жизнь только и делал, что оттачивал этот навык. Стоя перед лестницей, он уставился в темноту, терпеливо ожидая, пока глаза привыкнут. Джек же застрял наверху, и Кармэл вспомнил его издевательский голос. Мальчик обернулся как раз, чтобы действительно поймать предмет, брошенный ему. "Если бы не отцовские штучки..." - неожиданно подумалось ему. - "Он часто так делал. А что это - свеча? - эта свеча пробила бы мне глаз".
- Не бойся, - вертя в руках огрызок, сказал Мэл равнодушно-ободряющим тоном (как ему это удалось, остаётся загадкой). - Если так хочешь, я могу пойти впереди.
Отомстил, но в своём духе. Кармэл-праведник не проявил никакого возмущения, а Кармэл-грешник добавил мысленно, подражая уже сказанному: "Мне нужно твоё самообладание. Если ты упадёшь в обморок, я не смогу затащить тебя и фонари обратно наверх. Скорее, только фонари. Их там хотя бы ждут".
Послышался скрип. Роуэл поднял глаза: Джек спустился на одну ступеньку, и его силуэт вырисовывался чёрным на фоне дверного проёма. Но, вопреки фантазиям Мэла, глазницы Уоллеса вовсе не светились красным. Их вообще не было видно. Стоящий перед ним мальчишка был безлик, пусть он и возвышался на добрых полметра, а то и больше. Его тень частично падала на бесстрастное лицо Кармэла - бедное на эмоции лицо Кармэла. Он всего лишь побледнел, но при таком (почти никаком) освещении этого не было заметно.
"Нет, парень, могу предложить только адское пламя. Вам здесь или с собой?"
Пауза.
Знал куда давить, понял Мэл. Вот засра... Ладно, хочешь играть, как раньше? А я ведь так старался, так старался, и ты не можешь этого не знать.
Чувствуя, что снова медленно закипает, Кармэл подумал, что не хочет доставлять Уоллесу такого удовольствия, как собственная немая, сумасшедшая ярость. Темнота действовала на него успокаивающе, немного притупляла самокритику. Здесь, в подвале, Мэл с большей ясностью, хотя и не до конца, осознал, что поднялся на новый уровень тогда, в момент просветления. Нельзя позволить себе дойти до срыва - в этот раз ни в коем случае. Но небольшую самозащиту он сможет себе позволить.
Но не сейчас. Не сейчас, сохрани шанс на потом.
- Прости, не курю, - чуть дрогнул голос, и запершило в горле от затхлого воздуха и пыли. Захотелось закашляться, но Кармэл сглотнул и сдержал позыв. - И тебе, кстати, не советую.
Говорят, курение вызывает страшную болезнь. Наверное, лёгкие просто сгорают. Да, я могу тебе устроить огонёк, настоящий праздник огня, всенародное сожжение.
Но не сейчас.

Удивительно, но Джек никак не среагировал. Может, плохо расслышал, может, не придал значения, может, решил не иметь дела с чокнутым парнем с христианством головного мозга. Во всяком случае, он не стал распускать руки и даже прикапываться. Кармэл с застывшим лицом отвернулся к ближайшей полке и выдохнул так медленно, что сам не заметил, как воздух в лёгких кончился. Гнев - то самое чувство, бьющееся, словно крыло мотылька, летящего на верную смерть в огне свечи, - трепыхнулся ещё несколько раз и затих. Мэл закрыл глаза и прислушался к себе. Раздражение тоже остывало и растворялось, может, немного медленнее, но всё равно ощутимо. Оставалась пустота, такое равнодушие, как всегда после прилива эмоций. Нужно было немного времени, чтобы вернуться в норму, и Роуэл решил не тратить его, а заняться делом.
- Не говори так, - с запозданием возразил он после довольно длинной паузы. И хотя тон его казался холодным, Кармэл говорил серьёзно и даже верил в свои слова. Даже если речь идёт о Джеке. - Ты, может, этого и не хочешь, но ты всё ещё во власти Бога. Если бы ты действительно продал душу, был бы ты сейчас здесь?
Вероятно, именно этим Мэл и бесил Уоллеса. Допускается возможность, что в душе он даже осознавал это. Существует некий шанс, что Кармэл-грешник пользовался этим знанием, чтобы мстить, не выходя за собственные рамки, бить как бы через лазейки в морали. Но по совести - мальчик, хотя и с некоторой долей - чего, отвращения? что-то вроде того - признавал, что Джек не до конца потерян. Вообще не потерян, если честно. Он аморальный урод, но, бросьте. Роуэл видел людей много, много худших. И хотя Уоллес был его ровесником, а себя Кармэл не любил признавать ребёнком, у Джека было ещё множество шансов исправиться. Не то чтобы он ими собирался воспользоваться. Но надежда была, и светила она гораздо ярче, чем для многих. Так что два в одном - озвучив это, Мэл удовлетворил и праведную часть себя, и грешную.
Образовалась ещё одна пауза. Ребята шарили по полкам, в нескольких шагах друг от друга, Кармэл немного позади. Он проводил рукой, как заправский волшебник над магическим шаром, в паре сантиметров от деревянной поверхности, по пути ощупывая попадавшиеся предметы. Чего только не находилось в этом подвале, из всех этих вещей семьдесят процентов описывались словом "рухлядь", ещё двадцать семь - "рухлядь, теоретически пригодная для употребления в хозяйстве", а оставшиеся три были настоящими сокровищами для таких искателей приключений, как приютские дети. Кармэл, со всей его верой, не был исключением. Да и где вообще противоречие? Нет его.
На осмотренных полках мальчик обнаружил несколько вещей, которые он не смог хорошенько рассмотреть за недостачей освещения, но которыми заинтересовался и потому сгрёб их себе в карман, справедливо рассудив, что валяющееся в подвале всё равно никому не нужно. Это были: холодный металлический коробок с резьбой, треснувшая фоторамка для миниатюры (Мэл взял её, потому что нащупал за стеклом фотобумагу; очевидно, портрет всё ещё находился внутри) и длинная узкая лента. Зачем нужна последняя, Роуэл не знал; он снял её с фарфоровой куклы с выпавшими глазами. Сама игрушка была некогда аристократически красива, а теперь уродлива. По мнению Кармэла, она и раньше вызывала больше страх, чем радость от игры. Но внутри почему-то кольнуло, и Мэл, повинуясь какому-то душевному порыву, развязал ленту, стягивающую искусственные волосы, и запихнул в карман, к остальным своим находкам.
Целый ряд полок и коробок закончился, и Роуэл проходил мимо напарника - они оба больше страдали фигнёй, чем выполняли поручение; но времени было достаточно, судя по свече, так что совесть никого из них не мучила. Что-то упало прямо перед Кармэлом и с глухим звоном разлетелось на куски. Мальчик присел на корточки, чтобы получше рассмотреть, что это было, и увидел цветастые осколки. В темноте, разгоняемой лишь огоньком свечи, они выглядели некой частью общей фантасмагории, пока скрытой от глаз ребят. Это чувство возникло и исчезло, как пыль в лучике света, но Мэл успел поймать его и осознать. Ему сделалось жутковато от ощущения чего-то масштабного, таящегося во мгле; раньше подвал не навевал такие мысли. Роуэл слегка качнул головой, отгоняя их, и осторожно сгрёб осколки рукой, после чего неправедно замёл их под ближайший стеллаж. Всё равно мусора в подвале больше не стало, и урны здесь, конечно, не было.
Поднявшись, Кармэл успел увидеть замечательную картину. В первую секунду мальчик подумал, что демоны вылезли из преисподней и пожирают Джека (не то чтобы совсем незаслуженно). Но уже в следующий миг осознал, что то были всего лишь пауки, и "призвал" их Уоллес сам, по своему желанию. Кто бы сомневался. Один паучёныш свалился на Мэла. Тот вздрогнул, но, не потеряв самообладания, замер и аккуратно стряхнул существо с волос. И вроде бы Джек не делал ничего такого, но находиться рядом с ним стало мерзковато. И даже не из-за пауков. Просто Кармэл вспомнил, с кем именно пришёл в подвал.
Но он не успел отойти, голос Уоллеса остановил его. Мэла кольнула подленькая мыслишка заупрямиться, мол, фиг ли ты мне их дал, на что надеялся? Но к некоторым праведным вещам он уже действительно привык. "Это не моё". Кармэл полез в другой карман, где не лежали его сокровища, и тут свеча неожиданно потухла, а волосы взъерошил поток воздуха, слишком слабый, чтобы называться ветром, и слишком сильный для сквозняка. Джек мгновенно передумал, а Роуэл сжал коробок в кармане.
Оба замерли.
Слова застряли у Кармэла в горле, но он тихо захрипел и прочистил его.
Уши заполнила тягучая тишина, неправильная, обманчивая. Мэл точно знал, что эта тишина - ложь в чистом виде, в одном из странных её проявлений.
- Кто-нибудь здесь? - он повернулся в сторону, противоположной от Джека. Звук его голоса мгновенно утонул в окружении, поглотившем все слова до единого. В этой пустоте тревога закрадывалась в душу Мэла, и именно поэтому он обратился к Уоллесу, а не снова к призрачному посетителю, которого, может, и не существовало вовсе.
Нет. Слух был самым острым из чувств Роуэла. Он знал, что он слышал.
- Может, кого-то послали помочь нам. Я уверен, что это были шаги. И, кажется, скрип.
Даже если это звучало, как параноидальный бред; может, Джек ничего не слышал вовсе. Кармэлу вдруг очень захотелось увидеть дверь.

- Спасибо, - бросил Кармэл грубовато, не в своей обычной манере, зато искренне - вроде как, и поблагодарил и только так, как этого можно было ожидать в подобной ситуации. Первые несколько секунд он вообще молчал, пропустив мимо ушей практически всё, что говорил до этого Джек. Ощущения его расслаивались. Взгляд был прикован к комоду, который начинал подозрительно походить на скамью с широкой спинкой, или нет, книжный шкаф с выбитыми стёклами, или - внезапно - клавесин, вон, даже струны видны под наполовину сгоревшей крышкой, или - для чего вообще используется этот предмет? - ну, такая женская штука с зеркалом. Вроде отвлёкся на секунду, когда язычок пламени случайно лизнул кожу; а Уоллес за это время успел перемахнуть через эту штуковину - чем бы она ни была. Осязание же Роуэла полностью сосредоточилось в левой ладони; боль от фактически вспоротой руки распространялась пульсацией, и Мэл где-то на краю сознания подметил, что грязный гвоздь и открытая рана - плохое сочетание. Воск расплавился полностью, и его горячие капли обжигали, но это чувство как бы сглаживало настоящую боль, помогало её переносить.
Когда запасные свечи разгорелись, Кармэл сразу же задул свою, но несколько сладких мгновений продолжал держать лужицу воска, остывающего и стягивающего кожу. Когда он совсем застыл, мальчик сколупнул засохший в причудливой форме кусочек, предпочитая не задумываться, что эта форма ему напоминает. Здоровой рукой он, не глядя, взял новую свечу. Джек указал куда-то вперёд, совершенно не обращая внимания на комод - будем называть это так во избежание путаницы, - однако Мэл не смог заставить себя сосредоточиться на его словах. Прямо на глазах обгорелый предмет мебели трескуче крякнул, надрывно кашлянул пылью и осел в труху. Взметнулось небольшое облачко сухой грязи, угля и Бог знает, чего ещё; Роуэл открыл рот в замешательстве. Вопросы, не оформившиеся в слова, зароились в его голове, но что-то подсказывало, что лучше бы их не задавать.
К счастью (ох, да ладно тебе), Уоллеса подобные мелочи, кажется, не волновали совсем. Он развернулся и уверенно направился от двери; Кармэл последовал за ним молча, но в этой тишине теперь было какое-то согласие, вроде пакта о временном сотрудничестве. "Нет", - мысленно рассмеялся Мэл, неосознанно пытаясь отвлечься от растущего внутри напряжения. - "Ты сам это придумал. Какое соглашение? С кем - с ним вот? Да, верь в это и дальше, так проблем остаётся девяносто девять из ста. Но мы все здесь понимаем, насколько это взаимно".
Идя рядом, ребята не поместились бы в проход, куда резко свернул Джек. Кармэл пошёл сзади, глаза его бегали. Мальчик сам этого не замечал, но он искал взглядом следующий намёк. В глубине души он был уверен в том, что станет явным только через несколько минут, - они в западне. Уоллес резко остановился, и Мэл тоже. Он смотрел в щель между полками, оказавшуюся на уровне его глаз. Сквозь неё была видна тёмная неровная стена и выскобленный на ней большой прямоугольник, словно уходящий в пол. Кармэл потянулся похлопать Джека по плечу, чтобы привлечь его внимание: в горле что-то скреблось, и слова проходили с большим трудом. В этот момент раздалось знакомое потрескивание. За доли секунды оно проникло в уши Роуэла и наполнило собой его мозг; организм отреагировал сразу же. Коридор из стеллажей начал схлопываться внутрь... позже окажется, что все полки остались на месте. Но это будет позже.
- Джек, мать-тсссс... - просипел Кармэл с усилием, одновременно дёргая Уоллеса за плечо на себя и наваливаясь всем телом на стеллаж прямо перед собой. На миг ему показалось, что он видел, как ножки полыхнули огнём и поддались, проваливаясь назад. Доски застонали, и стеллаж опрокинулся; двое вывалились на относительно свободное пространство. Мэл в панике нащупал рукой выроненную свечу и горячо воздал хвалу Богу: та чудом не погасла, но и не успела ничего поджечь. Затем мальчик поднялся и взглянул в только что сделанных проход. Стеллажи стояли на месте, только один, возле которого они стояли, накренился и упёрся в соседний, перекрыв путь, по которому они пришли.
- Матерь Божья, я хотел сказать... - выдохнул Кармэл. Голос возвращался к нему постепенно. Не было больше никаких сомнений, и Роуэл просто хотел убраться из подвала как можно быстрее. И уж точно он не хотел обсуждать только что произошедшее. - Где твои фонари, говоришь? Кажется, вот одна из коробок, - мальчик пнул вышеозначенный предмет, придавленный опрокинутым стеллажом. Фонари внутри угрожающе звякнули. Этот звук словно отрезвил Мэла, в висках застучало ещё отчётливее: "Уходи".
И вот тут снова раздались шаги.