Кора натягивает шляпку-клош пониже, пряча за руками в перчатках серьёзное выражение глаз. Этим утром в Гётеборге прохладно, влажно и серо — прекрасная погода, или, согласно альтернативному мнению, мерзкая. Кора стучит каблучками и цепляется за сумочку, внутри которой в пыли и темноте ютятся семечки, похожие на отстриженные кусочки ногтей, и слежавшиеся комья пуха. От самой сумочки в скором времени придётся избавиться. Как и от "Коры", и от каблучков, и от шляпки-клош. Перчатки можно оставить: Персефона долго трудилась над кожей рукой, нежнее, чем у десятилетней девочки.

Она молчит, приветливо улыбаясь магам Короны. Подставляется под защитные заклинания. Целых полминуты напряжённо обкатывает в голове вопрос, что понадобилось старому, как шутки про члены, магу в свежем, ещё маточные воды не обсохли, измерении. Потом отбрасывает эту мысль. Глаза её сверкают, словно у хищника, подсвеченные оранжевым сиянием. Разум тянется к неизвестным видам — растения? не растения? живое? не живое? если войти с ним в близкий контакт, возможно ли его понять и перенаправить? Персефона обрубает и эту мысль, точно делит червяка надвое жестяной лопаткой. Сначала безопасность. Для идиотских решений есть напарники — таковы издержки системы, поощряющей наёмнический менталитет: она привлекает эгоцентричных и мелочных существ.

Кому-то нужно отвечать за зрелость. Персефона поднимает руку в перчатке и мягко кладёт её на грудь ментального мага. Она подозревает, что агент Короны находился в непосредственной близости от портала опасно долго, поэтому наклоняется к нему и говорит почти неслышно:

— Есть кому сменить вас? Советую найти доброго человека, потому что даже я не знаю, что это такое, — Персефона бросает красноречивый взгляд в сторону токсично выглядящей растительности. Затем отступает на шаг, проводит кончиками пальцев вдоль бандольера, в отделения которого рассовала свой арсенал из сумочки. Оглядывается на третьего члена команды, кивает: ты замыкающий.

Персефона может поручиться, что по крайней мере за последние две с половиной тысячи лет не видела ничего достаточно похожего для научного обобщения. Поэтому она старается не выглядеть слишком неуверенно — или слишком воодушевлённо; люди же могут погибнуть, — когда аккуратно переступает порог.

С Моисеем и его мотивациями можно разобраться позже — например, никогда, или хотя бы после того, как удастся отправить несчастного Эрика домой.

В старое и больше ничем не примечательное поселение Персефона прибыла позже, чем рассчитывала. Её задержали, во-первых, недостаточно ранний восход солнца, во-вторых, плохое настроение и общая усталость от зимы. Сойдя в порту с лайнера, она села позавтракать в ресторане при отеле, а затем незаметно для себя положила голову на сложенные руки и стала смотреть в окно, и так прошло больше часа или даже больше двух. Когда Перси удалось соскрести себя со стула, было уже за полдень, и колдунье ещё предстоял путь на машине. Было бы проще пройти через Измерение без времени, но бешеной собаке семь вёрст не крюк; Персефона не хотела иметь дело с Хроносом, а кроме того, ей нравилось иногда чувствовать себя нормальным человеком, даже если это означало ноющую от долгого сидения в транспорте шею.

В самом Кьюбере волшебница времени терять не стала. Короткое, проведённое для галочки расследование показало, что прогресс человечества, хоть и не стоял на месте, особо никуда не торопился, как улитка на пешеходном переходе. Полезней всего оказался разговор с девочкой десяти-одиннадцати лет, которая не смогла сдержаться и вывалила на Персефону свои переживания по поводу пропажи любимого сенбернара. Отец девочки прервал её излияния, и по его перекосившемуся лицу колдунья поняла, что пса — или его части — нашли.

Собственно, Персефону интересовали временные рамки. Ей требовалось лишь подтверждение, что Бо-Фэн до сих пор находится в этой области, кровавых подробностей девушка старалась избежать. Повадки фэнси были ей хорошо известны; не по личному опыту, но по описанию старой знакомой, принадлежащей к одной из восточных Семей. С некоторой натяжкой их можно было даже назвать подругами. Лет четыреста назад эта знакомая оказала Персефоне услугу, а теперь пришло время вернуть любезность — и вернуть сбежавшего от хозяйки любимца.

Так за час до наступления сумерек Персефона улыбнулась через плечо древней и скучной деревушке и, больше не оглядываясь, углубилась в лес. Тени от деревьев поглотили последние бледно-красные лучи солнца. Персефона поднесла руку ко лбу, и из рукава её накидки проворной змейкой выскользнула зелёная лоза. Она обернулась венком вокруг головы волшебницы, и поверх каштановых волос упали цветы, похожие на тёмно-серые колокольчики. Изнутри заструился мягкий, приглушённый свет. Видеть в темноте это почти не помогало, но Персефона не нуждалась в зрении. Её окружала податливая, как тёплое желе, среда: каждое дерево, каждая спящая в земле система корней отзывалась с готовностью. Персефона очертила вокруг себя мысленный круг радиусом в полсотни метров и отслеживала всё движение в его пределах.

Несмотря на это, рыжий отсвет на стволах она увидела раньше, чем магическая сигнализация сообщила о чужом присутствии. Персефона замерла. Свет дрожал, — огонь, мгновенно сообразила колдунья. А значит, это не фэнси. Но нечто ещё более странное: человек с огнём шёл вглубь леса на ночь глядя. Персефона недоумённо склонила голову набок, но затем выпрямилась и двинулась навстречу. Не-мага нужно было бы отправить восвояси ради его же безопасности.

Колдунья выступила из-за деревьев. На её лице, выбеленном светом колокольчиков, появилось приветливое выражение, но глаза остались серьёзными. Увидев перед собой молодую девушку — впрочем, доверять внешности при определении возраста было нельзя, кому, как не Персефоне было об этом знать, — она не замешкалась. Существовал простейший способ выяснить принадлежность любого встречного к магическому сообществу.

— Хорошая ночь, чтобы заниматься волшебством. Колдовать, чародействовать и предаваться искусству Созидания.

Слова на безупречном французском свободно вылетели изо рта, и Персефона улыбнулась шире, искреннее. Теперь она знала, что перед ней другая волшебница, и была не против объединить силы в предстоящей охоте.

Персефона собиралась мелодично засмеяться, чтобы поддержать образ, но вместо этого хихикнула, точно школьница. И тоже перешла на английский:

— Я что, так сильно похожа на лесную ведьму? Но к делу: это действительно не жеводанский зверь. Скажи, как хорошо ты знакома с китайской мифологией?

Как бы мало Персефона ни знала встреченную девушку, легко было сделать несколько выводов о её характере. Во-первых, незнакомка отличалась самообладанием, которое можно было принять за глупость. Но даже последнему дураку потребовались бы крепкие нервы, чтобы отправиться в лес на встречу с клыками неведомой зверушки — вдобавок в чужой стране. Во-вторых, подозрения девушки относительно виновника нападений говорили о её интеллекте и также о проведённой подготовке. Конечно, последней было недостаточно, и вся авантюра, пожалуй, была опаснее, чем представляла себе незнакомка. С другой стороны, легко рассуждать, когда у тебя на руках все недостающие кусочки паззла.

Кстати, об информации. Задание Персефоны имело два важных условия: кабан должен был вернуться на родину живым, и никто не должен был узнать, откуда именно он взялся. К счастью, второе не казалось таким уж сложным. Достаточно было просто не отвечать на прямые вопросы и перенаправлять внимание. Например, "смотри, белка"!

Персефона вскинула глаза, напряжение снова вцепилось в низ позвоночника, готовое перехватить управление телом. Разум остался спокойным: Фэнси ещё не вошёл в область, за которой следила Персефона. Но девушка была права в невысказанной мысли: времени на лекцию по культурологии не было.

— Это Фэнси, кабан-чудовище. Его нельзя убивать, придётся ловить. Я могу его задержать, обездвижить и усыпить, но для этого мне нужно время на подготовку ловушек.

Повисла короткая пауза, в течение которой Персефона обдумывала новый план.

— Сможешь поиграть с ним в собачку — выходит, в свинюшку — пока я занимаюсь этим? Будет здорово, если удастся заодно ему коготки подстричь.

С этими словами колдунья повелительно протянула руку к земле, и один из корней, тяжело поднявшись, лёг в её ладонь. С неожиданной для своего телосложения лёгкостью Персефона хлестнула им, точно хлыстом, и внезапно точно само сердце леса пришло в движение. Деревья расступились в прямом смысле слова: кряхтя и стеная, разрывая землю и оставляя вспученные борозды, они поползли в стороны. Чтобы перекричать их шум, Персефоне пришлось повысить голос:

— Огонь пугает и злит Фэнси. Он может броситься как на него, так и прочь — используй это.

На образовавшейся поляне площадью с футбольное поле осталось несколько случайно разбросанных кустов, чьи лысоватые ветви, повинуясь магическому замыслу, согнулись и сплелись в подобие факельных чаш. Зная, что изменение ландшафта неизбежно должно было привлечь внимание Бо-Фэна, Персефона торопилась оттарабанить последние наставления:

— Берегись шипов на его хвосте. Не подходи слишком близко к деревьям по краям — Фэнси повалит их, уклоняться станет ещё сложнее. Не переживай, — добавила она ободряющим тоном, — я рядом и не дам ему тебя ударить, но смотри в оба.

"На бога надейся" и всё такое. Теперь обе девушки различали ужасный топот, от которого дрожала едва успокоившаяся земля. Персефона метнулась к краю поляны и вспрыгнула на опустившуюся к ней толстую ветку, которая затем вытянулась над будущем "полем для игры".

— А, — донеслось сверху весёлое, — и постарайся не устраивать лесной пожар, но если всё-таки устроишь — ничего страшного!

Персефона не смотрела фильм "Линия горизонта". Это, конечно, не имеет значения, но всё равно её задевает: а должна была? Это что, какой-то известный референс? Я что, анахронизм на ножках?

Она ступает через порог и машинально оглядывается; облако маковых семян нимбом поднимается над её головой, открывая вид. Сверху смотрит другая Персефона, и взгляд её говорит: из-за тебя все мои проблемы. Этот слой, думает колдунья, несколько напоминает дизайнерские решения магов декаданса. Однако новое измерение отличалось кошмарным ощущением одновременно изоляции и чужого присутствия, когда знаешь, что можешь говорить в полный голос, кричать, да хоть на голове ходить, и это будет лишь опосредованно связано со следующей мерзкой неожиданностью.

Ну, а вот и она, собственно.

Персефона отстранённо думает о светлых волосках на коже своих рук; те стоят дыбом не то от прохлады, не то от уже упомянутого неприятного ощущения. Как бы то ни было, кажется, именно благодаря им Персефона не допускает и мига промедления. Она ловит импульс изогнувшегося от появления змей пола и использует его, чтобы прыжком уйти из-под атаки. Приземлившись и чудом поймав равновесие, колдунья, не оборачиваясь, бросается бежать.

За её спиной облако маковых семян, как отряд крошечных парашютистов-смертников, бросается в пасть змее. Часть забивается и в другие рты. И, когда Персефона перестаёт разбирать даже отдалённо, что эти произносят, её мозг высекает искру.

Может, потому, что магичка представляет это себе как "искру" и откровенно не даёт себе (сизифова) труда разобраться в составляющих заклинания, оно и работает всегда как спонтанная детонация.

Семена загораются так быстро, что это выглядит, будто монструозная змея на мгновение исчезла в одном большом огненном шаре. Персефона, успевшая ускакать от эпицентра взрыва на достаточное расстояние, всё равно чувствует на спине горячий ветер. На следующем шаге прыгнув вперёд, она пружинит на "водной" поверхности и, подлетев, удачно хватается за звено цепи и останавливается внутри него, с лёгкой брезгливостью держась рукой за ржавый металл.

До этой минуты происходящее было побочной миссией, охотой, в чём-то даже напоминало игру. Но когда оглушающий рёв раненого животного вытеснил все остальные звуки, а клыки, каждый в обхвате не меньше сорока сантиметров, нацелились на Персефону, та почувствовала, что вступила в короткую, но напряжённую схватку. Она не помнила, как девушка рядом натягивала тетиву; должно быть, в этот момент её сердце пропустило удар, а губы почти машинально прошептали древнее, как она сама, заклинание. Из-под земли вырвались полные жизни зелёные лозы, казавшиеся неуместными во Франции под конец зимы. Удержать Фэнси на месте, как Персефона уже знала, они не могли — лишь выиграть чародейкам лишний миг.

На краю поля зрения сорвалась с тетивы стрела. Слишком слабо, чтобы пробить кабаний череп; но Персефона была готова. С безжалостной точностью практика акупунктуры она подхватила заговорённый снаряд в воздухе своей волей и вогнала его в центр покатого лба с такой силой, что стрела полностью исчезла в нём. Подготовленная магия растеклась, словно капля краски с кисточки, коснувшейся чистой воды. Бо-Фэн дёрнулся с чудовищной силой, вырвался из опутавших его побегов и сделал ещё скачок, прежде чем его горящие глаза подёрнулись пеленой. Персефона схватила помощницу под локоть и оттащила её назад, но необходимости в этом не было. Кабан шумно выдохнул раз, другой и наконец завалился набок, придавив и раскидав ещё красные угли прогоревших веток.

Несмотря на треск окружавшего девушек огня, им показалось, что на поляну опустилась тишина. Персефона отпустила вторую волшебницу и первым делом прислушалась, удостоверяясь, что Фэнси ещё дышит. Теперь его бок поднимался и опадал, словно в замедленной съёмке — гигантское свиное сердце билось не чаще удара в минуту. Затем Сеф опустилась на колени и погрузила голые руки в холодную почву. Под ногти тут же набились комья земли, но чародейка не останавливалась, пока её руки не исчезли почти по локоть.

— Это, пожалуй, последнее на сегодня, — кривовато улыбнувшись, произнесла она. Вообще-то, до лимита ей было далеко, при необходимости она могла бы ещё колдовать и колдовать, но несколько отвыкший от применения магии в реальном мире мозг быстро устал. Иными словами, Персефона, как школьница после каникул, совершенно не хотела напрягаться.

Она нащупала всё растительное, до чего уже успел или ещё мог дотянуться огонь, и велела ему убраться до лучших времён. Тут и там зашипели обгоревшие стебли прошлогодней травы, втягиваясь под землю. Уже мёртвые побеги так там и останутся, превратившись в органическое удобрение; свежие взойдут утром, когда на поляне приберутся. Кстати, об этом. С некоторым усилием выдернув руки из земли и отряхнув их для вида, Персефона достала мобильный и набила короткое сообщение с координатами. "с доставкой сама разбиарйся" — отправив такое послание, волшебница попыталась глубоко вздохнуть, но поперхнулась от дыма.

— Дальше здесь без нас справятся, — хрипловато сообщила она напарнице, после чего снова закрыла лицо рукавом. Колокольчики на её голове заметно пожухли от жара и почти не светили. Однако пламя, лишённое большей части растопки, заметно утихло, и уже можно было говорить, не повышая голоса. До сих пор пылало только выдернутое с корнем дерево; Персефона удостоверилась, что в непосредственной близости от него на поверхности нет ни единого растительного организма.

— Спасибо за помощь, это было очень смело с твоей стороны, — снова улыбнулась она, на этот раз открыто и с явным облегчением. — Я Кора. Нам обеим не помешает отдохнуть... и умыться. Можем вернуться в Кьюбер, или же — в качестве спасибо приглашаю тебя к себе. Попьём холодного вина. На все вопросы ответить не обещаю, но денег за спрос не возьму.

Одно другому не мешает, про себя улыбнулась Персефона. Глупое и смелое — такие хитрые эйлеровы круги, где в область пересечения слетаются, как мухи на мёд, претенденты на звание героя и просто любопытные Варвары. Колдунья машинально утёрла блестевший от пота лоб, оставив на лице чёрный развод. Наткнулась рукой на венок с соцветиями, свернувшимися внутрь себя от жара, и отбросила не нужное уже украшение в сторону. Она заметила, что и сама несколько устала, хотя на ногах держалась без труда. Последствия волшебства проявлялись больше в том, что мысли теперь сворачивались в замысловатые языковые конструкции и лишались при этом всякого смысла. Мозг требовал сесть у окна в своём карманном измерении и смотреть в тёмный сад, пока у огненных бабочек перед глазами не опадут крылья.

— Нет, я связалась с заинтересованной стороной, его заберут. Что касается "как", — Персефона не удержалась и театрально развела руками, — магия. Подробностей сама не знаю, но поделюсь теорией. Фэнси, по слухам, когда-то был человеком.

Она лукавит: не "по слухам", а совершенно точно. Проклятый принц, заслуженное наказание — под таким кармическим соусом эта история вошла в мифологию. Правда, как обычно, сводится к склокам между магами, во времена, когда никакого серьёзного контроля среди волшебников не существовало. Персефона не сомневалась, что Бо-Фэн был мерзким персонажем, но и его нынешняя хозяйка не могла похвастаться сияющим моральным профилем. Короче говоря, не только историю, но и фольклор пишут победители.

— Что из этого правда, остаётся только гадать, — Сеф вложила руки в рукава и зашагала рядом с Леоной. Благодаря тому, что новую знакомую слегка пошатывало, "богиня юности" на своих коротких ножках могла за ней поспевать. Вскоре, узнав знакомые деревья (пройдёт двенадцать часов, и они изгладятся из памяти, но пока что Персефона помнит каждое растение, по клеткам которых пускала свою волю), она мягко подхватила Леону под локоть и скорректировала направление, чтобы в темноте не проскочить мимо Кюбьера. — Но какой-то долей магии Фэнси обладает. Полагаю, это и помогло ему некоторое время безнаказанно поедать несчастных собачек. Также полагаю, что ты прослушала половину из того, что я сейчас сказала, но, по крайней мере, моя болтовня не дала тебе заснуть посреди леса.

С этими словами девушки, наконец, выступили из чащи. За последними рядами деревьев теперь были видны огни, и по их расположению угадывались изгибы холмов южной Франции. Редкий порыв ветра отбросил прядь волос и коснулся шеи Персефоны, заставив её набросить капюшон. Задумчиво изучив взглядом поселение, колдунья обнаружила в себе нежелание двигаться дальше и тем более разговаривать с людьми, магами и не-магами в равной степени. Она укусила себя за губу, чтобы напомнить себе об ответственности за Леону, и двое продолжили путь.

Персефона довела девушку до двери, через которую Леона собиралась отправиться домой. Сама Сеф затем собиралась прогуляться обратно до леса — там ей было проще найти дорогу в Ампелию, свой коттедж в карманном измерении.

— У тебя же есть телефон? — перед тем, как попрощаться, она достала свой и протянула второй волшебнице. На экране горел кьюар-код — для магов раздавать свои цифровые контакты было гораздо безопаснее прочих способов связи; а многие древние маги к тому же имели больше одного полностью функционального сетевого профиля. — Знаешь, что касается пирокинеза, могу сказать, что ты куда талантливее меня. Я бы хотела, м-м... приобщиться к твоему прогрессу. Чему-то научиться сама, откровенно говоря. В любом случае, не стесняйся связаться со мной, если нужна будет помощь.

(Иногда Персефона не отвечает на попытки связаться. Хотите сказать, вы никогда не удаляли все свои страницы?)

Убедившись, что дальше Леона доберётся до дома сама, колдунья круто развернулась — взметнулась пола накидки, как плащ Такседо Маска, — и во второй раз направилась в лес, чтобы исчезнуть. Её ждали две недели стазиса, прежде чем она решится снова ввязаться в активное мероприятие. Но сначала — холодное вино и окно, выходящее в тёмный сад.

Горько. Персефона готова заплатить сверх меры и многим готова пожертвовать, лишь бы, закрыв глаза, не видеть мысленным взором катакомбы Тартара — приятно прохладные, с эхом невидимой капели, отражающейся от стен. Но ей кажется, что у неё уже нечего брать. Она выжата, как семечко, истолчена в муку; от неё осталась лишь шелуха, разбросанная по горячим ступеням, и ту лениво клюют горлицы. Диоген берёт в свои белые руки метлу, и вот Персефоны нет, и на секунду она перестаёт понимать, чьи губы, подрагивая, складываются в слабую улыбку.
Но также — спокойно. Она выдыхает и роняет голову на грудь, плечи горбятся под тяжестью собственной грудной клетки. Персефона закрывает глаза и думает: магия такой силы? Энох верит в неё, как верит, должно быть, в случайную тень на небе посреди жаркого лета. Больше томление, оторванное от реальности, чем надежда. Хуже всего, что Персефона и сама в себя верит. Вот чему её научили Деметра и Аид: что когда-нибудь в необозримом и неизбежном будущем девочка подрастёт и сможет освоить где-то треть того, на что способен её муж.
Был способен.
А, и что у неё всегда, всегда будет, чем заплатить. Это ли не утешение в час потерь?
— Мне понадобится много времени, — предупреждает она. — Не чтобы прятаться. Признаюсь, не думаю, что я нужна Хроносу. Я не... я не чудовище и не герой. Не угроза, одним словом. Я начну думать над нужным тебе заклинанием, как только отдохну, но задача не из лёгких, — качает головой Персефона. — Может случиться, что за это время ты захочешь поставить другое условие — я его приму. Может случиться, что...
Да мало ли что может случиться, говорят её глаза. Мир расколется пополам. Аид восстанет и придёт за супругой. Её смерть. Даже его смерть, какой бы невероятной она ни казалась. Единственное, чего точно не произойдёт, — Энох не захочет жить, но Персефона всё равно озвучивает эту возможность. Слова по спирали взмывают под круглый свод, и тот словно изгибается ещё сильнее, пытаясь их удержать. Персефона не будет останавливать старого знакомого. Вообще-то, как раз напротив, она сделает всё от неё зависящее, чтобы сдержать данное слово. А вот, собственно, и оно:
— Спасибо. Я знала, что ты меня не подведёшь. — Это ложь, зато следующая часть правдива: — Поэтому и я тебя не подведу.

Энох видит её со спины, стоящей по колено в пруду, туника завязана узлом на бедре. Ползучие растения, вцепившиеся в главное здание поместья, как клещи в шкуру дворняги, цветут бледными, едва розоватыми цветками. Вдоль галереи раскинулись кусты вейгел, гортензий и форзиций. Ветви глициний спускаются с крыши садовой беседки, хотя внутри ещё придётся поработать молотком, прежде чем двое смогут сидеть там, обмениваясь историями за холодными напитками. Кипарисы огибают передний двор, и теперь они, а не безымянные и бестолковые статуи, первыми привлекают внимание.
Залезать в воду было не обязательно, но Персефоне нравится чувствовать пальцами ног заиленное дно. По небу быстро-быстро летят огромные белые массы, искусно подкрашенные снизу серым, жёлтым и рыжим. И волна жара, идущая сверху, окутывает Персефону и останавливается у колен, нагревая поверхность бассейна. Девушка держит руки сложенными перед собой, будто молится, но, почувствовав присутствие Эноха, поворачивается и улыбается.
Она бредёт по воде и ступает на бортик, оставляя за собой кристально чистую воду и распускающиеся на глазах соцветия водяных лилий. Протягивает руки к своему благодетелю и раскрывает ладони. В них — крупное семя с прочной скорлупой, неестественно холодное на ощупь.
— Это тебе, Диоген. Растение справедливости и правды.
Она смеётся над ним, но с серьёзным лицом. А подарок — от чистого сердца. Посади его, и из семени прорежется гигантский папоротник, и на каждом мелком листочке будет написан факт. Все они будут взяты из головы посадившего — уже известная ему, но, возможно, ещё не осознанная субъективная истина. Персефона берёт Эноха за руку и вкладывает в неё семя справедливости и правды. Затем потягивается всем телом и спрашивает, не время ли для послеобеденного перекуса.

Персефона зовёт Эноха "к себе" — на лоджию дальнего от капеллы флигеля. Лоджия эта выходит прочь от переднего двора и усадьбы вообще, под ней лысые холмы сливаются в один невыразительный, полный бесплодных раздумий пейзаж. Персефона разливает холодное вино и подаёт Эноху чашу с желейного вида десертом.
Ночь приносит им свежесть и тревогу. Персефона иронизирует над названиями созвездий, видных в это время года, в этой точке мира и под этим углом. Иногда её повергает в ступор собственное легкомыслие, но по трезвому размышлению Персефона понимает, что оно ей необходимо. Когда ощущение завязанного в голове гордиева узла тает, уходит на второй план, колдунья вновь принимается за перевод идеи вечного сна на язык магии. Чёрт, как обычно, сидит в деталях. Сам концепт настолько же близок к смерти, насколько и далёк, и Персефона пока даже не приблизилась к тому, чтобы нашарить нужную грань. Лезвие, которое пробьётся сквозь проклятие Эноха и принесёт ему облегчение.
В остальное время Персефона пьёт вино и оплакивает свою судьбу. Даже хотела отрезать волосы в качестве не вполне ясного жеста, но передумала.
— Скажи... — начинает она за четвёртым кубком, но поднимает ладонь, останавливая сама себя. — И скажи, если не хочешь говорить. Ты правда, действительно хочешь умереть?

Персефона позволяет гримасе не то беспокойства, не то отвращения исказить её лицо, наклонённое к порождённым руной изображениям. Её движения деловиты, с капелькой патологического любопытства; но как это относится к делу Джека Доусона, или призраку Аида, или будущему Атлантиды в контексте охренеть-каких-больших проблем Короны, она пока не понимает. Экземпляр, попадающий в сферу экспертизы Персефоны, выглядит не так кошмарно, как несчастный морской конёк или трупы местных (Персефона надеется, что это трупы).

От обещания любой награды и любых условий Персефона мысленно отмахивается, из чистого недоверия. Однако, помимо очередной потенциальной угрозы вселенского масштаба, Персефона рада возможности поработать с магами Атлантиды, пусть даже не напрямую, но оценить, на что они способны. Она прислушивается к словам Посейдона и прикидывает в голове: четвёртое марта, чуть больше месяца назад. За месяц до открытия Врат. Чем они всё это время занимались, практиковали пожатие плеч в зеркале? Месяц назад...

Тогда до неё доходит, и она почти с облегчением наблюдает, как их разговор с боссом Атлантиды прерывают для срочного репортажа. Это даёт Персефоне возможность напустить на себя нейтральный, может, чуточку недовольный вид — она, мол, и так всегда была на вторых ролях, больше магический инструмент с ограниченными возможностями, чем не молодая уже колдунья, но вот так откровенно выдавать ей задание и запихивать в лабораторию как-то негостеприимно. Она даже не успела наесться, потому что за обедом в основном точила маринованные маслины. Осознавая, что за одну минуту задача команды Б осложнилась по меньшей мере в четыре раза, Персефона, тем не менее, втайне рада возможности подумать в одиночестве и перегруппироваться. Она наклоняет голову и отпускает малозначащий комментарий, из которого слушатель мог бы предположить, что волшебница собирается на весь остаток дня окопаться в комнате и погрузиться в исследование.

Собственно, начинает она с того, что осматривает комнату на предмет активных магических жучков, затем полумашинальным жестом выхватывает из вазы цветок с тускло-бордовыми лепестками и вставляет в волосы. Теперь он записывает звук и двухмерную картинку. Возможно (и даже вероятно) она инкриминирует сама себя, но в случае серьёзных проблем с Посейдоном лишние доказательства вряд ли сильно повлияют на исход.

Затем Персефона обращается к предоставленным экземплярам. Давешняя гримаса возвращается на её лицо: растения издают запах. Не то чтобы неприятный, но знакомый. Они пахнут, как подтверждение худших догадок. В любой другой ситуации с экспериментами Персефона установила бы шип-блокатор — заклинание, вырубившее бы её в случае опасности необратимых изменений сознания, — и попыталась бы понять саму суть водорослей из плоти. Какая магия привела к их появлению? Что они видели? Но сейчас Персефона не хочет знать ответов — вернее, поверхностно уже их знает и с каждой кислой минутой укрепляется в уверенности, что блокатор сработал бы почти сразу, если ему вообще удалось бы сдержать эффект.

Делать нечего, придётся сконцентрироваться на проваленной цели команды А и решить, какой информацией делиться с Амфитритой и Джоэлом. Учитывая, что информации-то — кот наплакал. И та в ближайшие недели станет достоянием всего магического общества.

В этот тупиковый момент появляется нереида, разрешая тяжёлые думы Персефоны. Последняя впускает Амфитриту, отстранённо заметив, что та уже успела переодеться, в отличие от самой Сеф.

— Чудовищно, — соглашается она. Хотя и по другим причинам, замечает мысленно. — Боюсь, есть основания предполагать, что первоисточник этой проблемы нам не по зубам. Поэтому, — добавляет Персефона одновременно как продолжение собственной мысли и ответ на беспокойство Амфитриты, — думаю, имеет смысл установить, есть ли здесь связь с другой проблемой. И если есть, то какова корреляция.

Она едва заметно вздыхает и, приблизившись к Амфитрите, кладёт руку ей на плечо. Ей представляется, что цветок сейчас записывает кусок головы нереиды, где-то треть лица останется за кадром. Разумеется, ситуация щекотливая, красноречиво говорит выражение лица Персефоны. Но, к счастью для них, их "задержали" не где-нибудь, а во дворце — месте собственно расследования.

— Пойдём заберём Асклепия.

Перед выходом из комнаты Персефона двумя пальцами цепляет одну из живых кожеводорослей и оборачивает её вокруг ладони. Ощущения не из приятных, но вполне терпимые. В случае поимки с этим будет чуть-чуть легче отбрехаться. Одновременно с этим она нашаривает сознанием нужную комнату. Цветы в комнате Джоэла вздрагивают, словно от несуществующего сквозняка, и транслируют голос Персефоны, похожий на отдалённое эхо или слегка фонящую громкую связь:

— Встречаемся в коридоре, сравним заметки.